Шекспир как предчувствие
БОРИС ТУХ
21 апреля 2023
Лембит Петерсон поставил в THEATRUM’e редко идущую на сцене загадочную пьесу Шекспира «Мера за меру». Исследователи творчества стратфордского гения не решились причислить ее ни к трагедиям, ни к комедиям и остановились на термине «проблемная драма».
«Мера за меру» – одна из самых пессимистичных пьес Шекспира, хотя заканчивается четырьмя бракосочетаниями. Но: один из «женихов» – негодяй, которому в руки внезапно свалилась власть, и он мгновенно превратился в кровавого и лицемерного тирана. Другой – развратник, пошляк и сплетник; сегодня он работал бы в каком-нибудь желтом СМИ. Третий – неплохой, вроде бы, парень, вот только до неприличия затянул с венчанием; невеста уже на сносях, а нерасторопный жених по древнему, давно не применявшемуся закону, приговорен за безнравственное поведение к смертной казни. Четвертый же…Он-то и заварил всю эту кашу, заявив, что уходит от власти («Я устал, я ухожу»; помните, чьи это слова?). В стране полный развал, коррупция, воровство, падение нравов, все летит в тартарары; необходимо что-то делать, но решительные шаги погубят репутацию доброго правителя, которую Герцог старательно создавал себе. Потому он временно уступает власть наместнику по имени Анджело, известному своей суровостью и ненавистью к пороку:
Я очень много воли дал народу,
И тиранией было бы карать
За то, что я дозволил: преступленья
Мы разрешаем сами, коль они
Ненаказуемы. Вот почему я,
власть Анджело доверил:
Пускай он именем моим разит,
А я останусь незапятнанным.
Ну и… пустили козла в огород: Анджело начал свое недолгое правление с закручивания гаек, да так, что кровь полилась ручьем.
Мы и они в Зазеркалье
Гамлет: Какие новости, друзья?
Розенкранц: Никаких, принц, кроме того, что в мире завелась совесть.
Гамлет: Значит, скоро конец света. Впрочем, у вас ложные сведения.
Розенкранц солгал. Что и доказывал Шекспир в пьесе «Мера за меру», написанной годом или двумя позднее «Гамлета».
Тема совести, вопрос до чего мы дошли, как долго это будет длиться и есть ли выход (если есть, то помогут ли милосердие и умение прощать) – ключевые проблемы для Лембита Петерсона как театрального режиссера и артиста и как мыслителя. И отклики он ищет, погружаясь в глубинные пласты творчества Шекспира. В самом начале третьего тысячелетия, он поставил «Гамлета», в котором спрашивал у себя, зрителей и у Шекспира: как оценивать стремление Гамлета отомстить за смерть отца с этических позиций, ведь сам принц постоянно колебался, говорил «моя ленивая месть»? Позже Петерсон сыграл короля Лира в спектакле, который в THEATRUM’e поставил российский режиссер Владимир Байчер; образ Лира создавался совместным творчеством постановщика и исполнителя. Для этого Лира отказ от короны и раздел Британии между дочерями был (поначалу!) театральным действом, в котором он – автор, постановщик и главный герой этих королевских игр, и только потом, когда происходящее выходило из-под контроля, король начинался о чем-то догадываться: гнет худых времен ударял по нему.
В новом спектакле Герцог (Отт Аардам) тоже затевает игру с непредсказуемыми результатами, оставляя за собой роль теневого манипулятора жизнями и судьбами персонажей. Он уходит не только, чтобы избавиться от необходимости управлять уже фактически неуправляемым государством: нет, он ставит психологический эксперимент и над над Анджело, и над всем народом. (А как известно, затевая эксперимент, мы готовы к тому, что он пойдет вовсе не так, как хочется!)
В зазеркалье
Зрелый Шекспир – это уже не солнечный Ренессанс, закончившийся в его драматургии на «Ромео и Джульетте», это барокко с его мрачной и таинственной красотой, здесь господствуют полумрак, скрытая и опасная страсть и меланхолия, замечательно воплощенная в спектакле музыкальным оформлением Ээвы Ээнсаар и вокалом.
Компактное и многозначительное сценографическое решение (художник Мариус Петерсон, художник по свету Рене Лийвамяги) складывается из подвижных платформ, которые образуют то тронный зал, то монастырь, то тюрьму, то площадь с маленьким фонтаном; металлические черные вертикальные плоскости либо работают на просвет, и тогда действующие лица внезапно возникают откуда-то из тьмы, либо зеркально отражают персонажей и – в начале спектакля – зрителей в зале. Цель театра, как сказал Гамлет, «держать зеркало перед природой и показывать доблести ее настоящее лицо, а наглости ее настоящий образ, а каждому веку и каждому возрасту – их вид и отражение», вот они и отражают – то, что творилось в мире, придуманном Шекспиром (или выстроенным им на основе окружавшей его реальности), и то, что происходит сейчас с нашим социумом, очень недалеко ушедшем от тогдашнего (а последние события заставляют задуматься, в какую сторону ушедшем?). Так что в этом Зазеркалье оказываются не только образы, созданные Шекспиром в 1603 году, но и мы, живущие 420-ю годами спустя.
Оформление намеренно тяжеловесно, как есть некоторая тяжеловесность и во всей постановке. Она длится почти четыре с половиной часа (с двумя антрактами), но это работает на замысел режиссера: показать, с какой тяжестью государство, (придуманное Шекспиром герцогство, а вы что подумали?) построенное на лицемерии и корыстолюбии власть имущих, придавливает своих подданных.
В этой драме, почти что как в средневековой мистерии перемешаны собой фарс и трагедия, гротеск и философская мысль, поэзия и площадное балагурство. Верхи и низы существуют рядом и – с точки зрения их нужности для развития действия – практически на равных. В прологе спектакля все персонажи в ожидании выхода Герцога (Отт Аардам) выстраиваются на сцене, среди них полно обитателей дна. В основном им отводятся шутовские функции, и каждый из носителей этих функций колоритен и нагло вторгается в действие. Тут вам и вульгарная содержательница борделя г-жа Перепрела (Аннели Туулик), раздобревшая дамочка с прической, увенчанной рожками, и ее неунывающий подручный сводник Помпей (Андри Лууп), и глупый и косноязычный констебль Локоть (Тармо Сонг), и попавший в скандал, как кур в ощип, смущенный завсегдатай дома терпимости г-н Пенистый (Марк Эрик Сави), и развязный сплетник Лусио (Март Аас), (ему в финале будет велено жениться на шлюхе, которую он обрюхатил), и рецидивист Бернардино (Йонатан Петерсон), и дородный Профос, т.е. начальник тюрьмы (Тийт Алте), мужик добродушный и искренне сочувствующий своим «клиентам»; под конец появится и Палач (снова Марк Эрик Сави), весь в красном и уморительно смешной. Компания, скорее, для Брехта с его «Трехгрошовой оперой» и другими ранними пьесами.
Эксперимент и его последствия
Брехт, вспомнился не случайно: он, как и Шекспир, перерабатывал в своих произведениях известные сюжеты и в начале 1930-х переделал проблемную «Меру за меру» и переделал ее в пьесу «Круглоголовые и остроголовые», Только у Шекспир пытался стучаться в совесть социума, напоминая евангельское: «Не судите, да не судимы будете, ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить», а Брехт. В государстве кризис, власть держится на волоске, и правитель ставит наместником некоего Анджело Иберина, в котором угадывается Гитлер, а тот, чтобы отвлечь народ от классовой борьбы, тут же натравливает одну расу (господствующую, круглоголовую) на другую (остроголовую, которой приписываются все пороки). Если что-то изменить, освободиться от устаревших мотивов, эта пьеса шикарно смотрелась бы и сегодня; ведь на принципе «Разделяй и властвуй» и на паразитировании на национальном вопросе в наше время выигрываются выборы!
В спектакле Лембита Петерсона шаткость, угрожаемость ситуации тоже акцентирована. В полном соответствии с пьесой! Эпизод, который оригинале может считаться проходным, здесь становится очень важным. Трое циничных, но неглупых молодых дворян беседуют о том о сем и один из них предупреждает о назревающей войне с венгерским королем. Другой, опирающийся на костыль – видно пострадал в очередном военном конфликте, восклицает: «Пошли господь нам мир с любым монархом, кроме одного – монарха Голода!». У Шекспира вообще все пьесы, начиная с «Юлия Цезаря» (1599) и заканчивая «Троилом и Крессидой» (1608), в том числе все великие трагедии, разворачиваются на фоне войн. И именно в этот тревожный момент ставит свой эксперимент Герцог. Ему интересно узнать, как пойдут дела в государстве, если он отойдет от власти. (Лиру тоже было интересно, но для него это кончилось трагически; здесь же Герцог находится в безопасности. Он только наблюдает, как проходит эксперимент, манипулирует людьми и вмешивается лишь в самом крайнем случае, когда обнаруживается, что игра зашла слишком далеко).
Герцог знал, что год или два назад Анджело бросил свою невесту Мариану, так как брат девушки, моряк, погиб, и вместе с его кораблем на дно ушло приданое невесты. Видел, чего стоит его исполняющий обязанности?. Отчего же дал ему власть? А просто – любопытно было, что из этого выйдет. Отт Аардам и играет такого, понимаете, естествоиспытателя, для которого процесс поиска интереснее результата, а нравственная сторона эксперимента – дело десятое. Отрицательный результат – тоже результат.
Кристьян Юкскюла в роли Анджело убедительно показывает, как внезапно свалившаяся в руки власть поднимает со дна человеческой личности все самое страшное и бесчеловечное. Для Анджело люди – только марионетки: существует закон, карающий прелюбодеяние, он давно устарел, но наместник, сосредоточив в своих руках необъятную власть, должен показать свою силу и твердость. И несчастного Клавдио (Эрик Рихард Салумяэ), виновного только в том, что не обвенчался вовремя со своей Юлией (Мерлин Киви), ждет плаха. Вокруг судьбы Клавдио выстраивается вся интрига. За несчастного хлопочет перед наместником его сестра Изабелла (Лаура Петерсон Аардам), готовящаяся в монастырские послушницы.
Чистота и невинность Изабеллы распаляют Анджело. Он обещает помиловать Клавдио, если Изабелла отдастся ему. Та в шоке, угрожает, что публично обличит сластолюбивого наместника, но Анджело цинично отвечает, что ей никто не поверит. Мол, кто ты, и кто я! (Вам это ничего не напомнило? Пушкин. «Борис Годунов», сцена у фонтана, Самозванец и Марина. Случайное совпадение? Возможно! Но Пушкин читал Шекспира, более того, у Пушкина есть поэма «Анджело», стихотворный пересказ «Меры за меру».)
Идите, барышня, в монастырь!
Хотя зачем искать параллели у Пушкина, когда у самого Шекспира здесь возникает перекличка с комедией «Много шума из ничего» и – гораздо более явная – с «Гамлетом». Здесь Изабелла готовится уйти в монастырь, а там принц издевательски советует Офелии удалиться в монастырь: «Если вы порядочная и хороши собой, вашей порядочности нечего делать с вашей красотою. Скорей красота стащит порядочность в омут, нежели порядочность исправит красоту».
Сравним с монологом Герцога (скрывающегося под видом монаха), обращенном к Изабелле: «Десница, создавшая вас прекрасной, сделала вас и добродетельной; добродетель, которая не ценится красотой, лишает красоту добродетели»!
Мало? Тогда возьмем монолог Клавдио, когда Изабелла соощает ему, что девичья честь ей дороже жизни брата:
Умереть и сгинуть в неизвестность,
Лежать в оцепенении и тлеть
Чтоб тело теплое, живое стало
Землистым месивом, а светлый дух
Купался в пламени иль обитал
В пустынях льда.
А вот другой монолог:
Умереть. Забыться.
И знать, что этим обрываешь цепь
Сердечных мук и тысячи лишений,
Присущих телу. Это ли не цель
Желанная?
Узнали? И в образе Клавдио – такого, каким играет его Эрик Рихаард Салумяэ – в тот момент, когда герой понимает, что обречен – возникают если не гамлетовский высокий дух, то как минимум гамлетовское понимание, как хрупка жизнь и сколько вокруг тщеты.
Клавдио, возможно, единственный персонаж пьесы, который вызывает сочувствие создателей спектакля. Изабелла? Нет! У Лауры Петерсон Аардам героиня слишком непреклонна и слишком зациклена на себе самой, чтобы испытывать к ней симпатии. Для этой девушки ее добродетель – предмет особой гордости, скорее – тщеславия; пожертвовать ей ради спасения жизни брата она не намерена. В твердости она не уступит самому Анджело – и режиссер подчеркивает это мизансценой: девушка и тиран ведут диалог с двух платформ, отдаленных друг от друга, интонации жестки и холодны, это уже состязание в жесткости позиций. Самопожертвование? Да ни за что! При жизни Шекспира основной конфликт этой пьесы воспринимался не так, как его воспринимаем мы: зритель начала XVII века верил, что Изабелла могла бы отдать за брата жизнь (во всяком случае это признание вложено в ее уста), но не может пожертвовать честью. Клавдио для того, чтобы сохранить свою жизнь, решался пожертвовав честью сестры. Что важнее для человека — жизнь или честь? Честь! Если речь идет о своей жизни. Но в спектакле Лембита Петерсона подчеркнуто, что герой готов пожертвовать чужой честью, а героиня – чужой жизнью. И кто знает, восхищался ли Шекспир твердостью Изабеллы или горько усмехался: нет, в такой ситуации никто не готов чем-то пожертвовать во имя ближнего своего. Сегодня – к сожалению – мы то и дело убеждаемся в этом.
«Мера за меру» написана в тот же период, когда из-под пера Шекспира один за другим выходили проникнутые трезвым и горьким взглядом на мир шедевры: трагедии «Гамлет», «Отелло», «Макбет», «Король Лир» и проблемные драмы: «Троил и Крессида», «Кориолан»… Шекспир был на вершине своей гениальности и – да, это спорное утверждение, но я его выскажу – осознавал, что в его драматургии важен не нарратив, а высказывание, послание к современникам, и к тем, кто будет ставить, играть и смотреть его пьесы через много лет. Человек театральный до мозга костей, он учитывал интересы простых зрителей, зная наверняка, зачем они приходят в театра. Либо, чтобы в финале дождаться горы трупов и появления какого-нибудь бесцветного «носителя истины» вроде Фортинбраса, который разрулит ситуацию и распорядится убрать покойников со сцены, Либо, чтобы увидеть счастливый финал со свадьбой, танцами и весельем. И Шекспир заканчивает пьесу с явной иронией по отношению к зрительским ожиданиям. Четыре пары соединяют свои судьбы, сплошной хэппи энд, но с горьким послевкусием. Отвлекитесь от сюжета, вдумайтесь в послание автора, расшифрованное для нас труппой THEATRUM’а.